Андрей МЕРКУЛОВ Очерк
Жить во что бы то ни стало… Это желание наполняет тебя и делает твою волю напряженной и острой. Ты начинаешь соображать быстрей, чем это кажется возможным; ты не думаешь о смерти, не веришь в нее, не хочешь поддаться ей до самой последней секунды. И ты будешь жить, если не сделаешь ни одной ошибки. В этом вся трудность — не сделать ни одной ошибки. Обижаться на опасность не приходится — такая профессия. Ты сам добивался ее. Конструктор доверяет тебе машину, чтобы ты вместе с ней боролся за победу — над сложностью своей работы, над немыслимой скоростью, над ветром, бьющим навстречу с таким напором, что если
поставить человека без защиты под поток, его раздавит с большей силой, чем колесами курьерского поезда… Ты выходишь навстречу опасности. И делаешь это именно потому, что хочешь жить по-настоящему, не допустив просчета в большой работе, не покинув в трудную минуту свою любимую машину на произвол судьбы. Жить — это значит привести машину на аэродром, даже если она не в порядке, и посадить, выполнив то, за что ты взялся.
Летчик-испытатель должен поставить против беспощадной, бездушной стихии свое мастерство, свой талант, свой человеческий разум — единственное, что смеет не подчиниться слепому сопротивлению природы…
Понимаешь, друг? Вот что такое жить в воздухе!..
Я слушаю эти напористые слова, глядя на своего собеседника — живого, быстрого человека, с горячими черными глазами. Он говорит, как будто спорит. Он выглядит намного моложе своего возраста. Глядя на него, я думаю: только жизнь умеет написать самый лучший сценарий — проще и сильнее, чем придумывают профессионалы кино.
В споре с жизнью выдуманное не выдерживает сравнения.
Перед войной в Америке был поставлен фильм «Летчик-испытатель». Тяжелое чувство охватывает тех, кто знакомится со сценарием этого произведения, построенного как талантливый некролог для всей профессии испытателей, как проникнутое горечью и пессимизмом повествование о судьбе обреченных людей, которые слишком часто говорят о том, что нельзя жить, работая в воздухе… С этим сценарием, исполненным с профессиональной точностью, не щадящей нервов зрителей кино, мне захотелось сравнить то, что я назвал бы новеллами жизни, сложившимися не менее остро, чем кадры любого кинематографа, но содержащими в себе только факты.
Примерно 1949-й год. Во всех конструкторских бюро мира, занимающихся авиацией, люди склоняются над чертежами устройства, обеспечивающего летчику спасение на больших скоростях и высотах.
В авиации происходит революция — создание реактивного двигателя неизмеримо расширило возможности полетов. В новых условиях уже недостаточен обыкновенный парашют. Большая скорость встречного потока прижимает человека к машине, калечит его при попытке выброситься; на большой высоте почти уже нет кислорода, достаточного для нормального дыхания, — необходимо высотное оборудование.
Начинается одна из интереснейших страниц в истории современной авиации — создание катапульты, которой оборудованы теперь все скоростные самолеты для спасения экипажей при авариях.
Сначала зритель еще не испытывает нервного напряжения, даже если просматривает специальный технический фильм: он видит лишь кадры испытаний на земле — кресла с манекенами или, в крайнем случае, опыты с животными на перегрузки, максимально доступные организму при сильном толчке и внезапной встрече с потоком воздуха.
У нас предварительно испытывают само кресло, пока оно не стало хорошо работать. Кресло отделяется от самолета, потом его ремни расстегиваются, и манекен спускается на парашюте.
Большего манекен добиться не может: он не в состоянии рассказать о своих впечатлениях. Чтобы авиация летала все быстрее и выше, в кресло должен сесть, наконец, живой человек. Такие случаи уже были, однако они пока что неутешительны: в конце войны фашисты катапультировали русских военнопленных, но все они были убиты встречным потоком воздуха.
Спешить в таком деле нельзя. Тот, кто собирается испытать на себе катапульту, долго тренируется и готовится к этому. В прошлом он уже занимался делом, имеющим большое значение для жизни многих летчиков, — испытанием различных средств спасения, главным образом новых парашютов. Кроме того, он сам — летчик со стажем. Но ведь теперь надо знать многое о далекой области высот, чтобы впервые совершить головокружительный прыжок — выстрелить самим собой из самолета.
Наступает решительный день. Стоит хорошая, ясная погода. Воробьям на аэродроме нет никакого дела до людских забот, но и люди давно уже перестали завидовать птицам — слишком низко летают. Самолет набирает высоту. Весна остается внизу. Вдруг выясняется новая, непредвиденная неожиданность — на высоте обмерзают стекла скафандра. Почти ничего не видно.
Трудно ориентироваться в воздухе. Первый раз испытатель так и катапультируется — в шлеме с обмерзшими стеклами, посеребренный первым предвестием космического холода больших высот…
Он смотрит на часы — время остановить нельзя, но испытатель готов. Рука нажимает рычаг. Огромная сила пороха выталкивает из самолета этот удивительный снаряд, созданный человеком для человека… Первый удар воздуха. Самое страшное физическое напряжение —- три секунды, пока гасится скорость. Кресло вылетело, не зацепившись за самолет. Выдержав первую встречу с потоком и почувствовав, как гаснет скорость его полета, он освобождает ремни. Кресло уходит вниз. «Специалист падения» входит в нужное положение, осваивая движения в скафандре.
Начинает считать секунды для определения длины прыжка. Привычный толчок раскрывшегося парашюта. В эту секунду человек, возможно, подумал о том, что птицы, пожалуй, отстали здорово — они не пробовали летать совсем без крыльев.
На аэродроме испытателя встречают друзья. Сняв шлем, он смотрит на ясный дневной свет живыми черными глазами веселого энергичного человека, чувствуя, как спадает огромное напряжение самого трудного, первого шага в воздухе… Он знает: скоро его работа будет освоена многими летчиками — нет предела упорству людей в тренировке для борьбы с высотой… Летчик видит на лицах друзей радостное волнение пережитого.
— Юра!.. Гарнаев!
К нему тянутся для крепкого рукопожатия.
С этого дня он продолжает работать все более уверенно. Но теперь он не один — на разных типах самолетов катапульта «опрыгивается» с разных мест экипажа.
Наконец летчик прыгает при скорости свыше 900 километров в час. Однако не всегда и не все проходит благополучно. В новом деле бывают неожиданности, к ним надо быть готовым…
Однажды он выстреливает не себя, а манекен, сидящий впереди. Что-то случилось с креслом — оно не выходит до конца из пазов и, попав в поток воздуха, опрокидывается мгновенно всей своей тяжестью на фонарь пилотской кабины. В эту секунду испытатель вспоминает случай, когда перед прыжком сброшенный им фонарь вогнало в кабину самолета, острые края плексигласа, окаймленного металлом, просвистели тогда бритвой около головы летчика, прорубив местами управление и обшивку. С креслом этого не случилось, зато оно прочно застряло в самолете, почти закрыв обзор из кабины. Он понял, что теперь его не сорвать даже пикированием. С креслом «на голове» летчик блестяще сажает машину. Он оказался прав — кресло потом с трудом вытаскивают из обшивки самолета краном.
В другой раз, после прыжка с катапультой, когда он уже остался свободным в воздухе, отказал парашют. Взглянув вверх, он увидел одни лишь рваные ленты купола. Одни тряпки. К новым скоростям не сразу удается приноровиться… Рассчитав, он открыл запасной парашют — последний шанс. Его понесло на железную дорогу, где был виден поезд. Очень обидно: спастись в воздухе и попасть под поезд — редчайшая из глупых шуток случайности… Он упал в двух шагах от насыпи. Купол, к счастью, не затянуло под колеса. Мимо пролетает паровоз. Летчик видит изумленное лицо машиниста, принявшего его очевидно, за «марсианский десант»: человек в резиновом костюме и странном шлеме, спрыгнувший с неба…
И вот катапульта готова вступить в строй. Серьезная проблема решена, экспериментальные машины можно переводить в «ходовые», они стали надежными для летчиков. Теперь то, что делал испытатель, называется «катапультированием при отработанных средствах».
* * *
Проходит несколько лет. Не одно дело уже сделано, но человечество, по существу, еще только приступило к использованию огромных возможностей, которые дает реактивная техника. И все чаще среди тех, кто занимается авиацией, слышится слово «космос». В него еще не открыты двери для людей, но мысль науки уже работает.
Уже заранее известно, что там, на огромных высотах, где почти нет воздуха, не могут действовать обычные рули управления, опирающиеся на встречный поток. Там пригодны только реактивные принципы — нужны рули, которые будут отталкиваться от пространства, нужно газовое управление. Новый принцип полета — уже совсем без крыльев — прообраз космической техники.
Снова ясный апрельский день. На аэродроме приостановлены все полеты — предстоит необычное событие.
Посреди бетонной площадки стоит странное сооружение. Оно ничем не походит на летательный аппарат. Нет киля, нет крыльев. Один только двигатель, сопло которого смотрит в землю.
Это турболет — аппарат, который должен подняться в воздух только силой реактивной тяги…
Гарнаев спрашивает одного из представителей науки:
— Как же все-таки он полетит?
Тот отвечает:
— Очень просто. Сила тяги — против веса.
Ничего нового он не сказал.
Гарнаев поднимается в застекленную кабину, примостившуюся спереди аппарата, как у башенного крана. Он переживает минуты страшного напряжения.
Заработал двигатель. Рука ложится на сектор газа. Еще секунда — и струя газа ударит в землю. Гарнаев прибавляет газ. Пламя вырывается из аппарата.
Кое-кто из зрителей, стоящих далеко от места взлета, отворачивается в сторону. Несколько тысяч лошадиных сил рванули вверх неуклюжее сооружение.
Турболет оторвался от взлетной площадки — и его сначала накренило, повело в сторону. В ту же секунду летчик овладевает им. Он вдруг замечает, что машина стала послушной. «Струйные рули» могут действовать. Аппарат по воле летчика идет влево, вправо, вперед, назад… Все в порядке. Можно сажать машину.
К турболету бегут друзья. Когда стихло первое восхищение, взволнованный представитель науки спрашивает у летчика:
— Как же вы все-таки взлетели?
— Очень просто. Сила тяги — против веса, — отвечает Гарнаев.
Ученый восхищенно разводит руками.
Через некоторое время Гарнаев уже показывает полет этой машины на авиационном параде…
* * *
Нет ничего более странного, чем спутать два столь разных понятия, как герой и подневольный смертник. Герой идет на подвиг добровольно. Он ищет подвига и видит в нем возможности борьбы, а не неизбежную смерть, как было показано в американском фильме о летчике-испытателе.
— Жить во что бы то ни стало! Победить и не умереть — вот логика борьбы, — говорит Гарнаев.
Профессия испытателя — дело героя и борца. Это серьезная работа, основанная на продуманном риске. Она ведет к открытию новых миров, неизведанной высоты и скорости. В науке испытатель занимает место знаменосца при атаке, идущего впереди всех навстречу опасности. Он не подвержен гипнозу страха, потому что знает, во имя чего борется, и верит в свою победу. В его работе много гуманизма — он называет себя «акушером» новой техники. Он обеспечивает безопасность тем, кто будет потом летать на серийных машинах.
Юрий Александрович Гарнаев продолжает работу испытателя. Он впишет в свою биографию новые главы высокой и трудной творческой победы.

Советский воин № 15 август 1959 г.